Форум » Склад полезной информации » Тупики демографии » Ответить
Тупики демографии
Admin: Маша Гессен - это, конечно, Маша Гессен. Но несмотря на обычную фрустрацию, диагноз поставлен КМК верно. В России живут меньше, чем во многих других странах, не потому, что здесь живут хуже, чем там. И алкоголизм тут не причем. Причем... я бы назвал это "потерей ориентиров". Маша Гессен: Россия вымирает, потому что ей «разбили сердце» В последние два десятилетия население России сокращается с такой скоростью, которой еще никогда не бывало ни в одной стране в мирное время. В своем обзоре двух книг по российской демографии в New York Review of Books журналистка Маша Гессен приходит к выводу, что дело тут в ощущении безнадежности жизни, которое воспитала в россиянах жизнь в СССР. Маша Гессен: Россия вымирает, потому что ей «разбили сердце» «Где-то в 1993 году, после ряда поездок в Россию, я заметила нечто странное и тревожное: люди постоянно умирали», — пишет Маша Гессен в статье журнала New York Review of Books. Люди гибли внезапно, но эти смерти никого не шокировали. Один утонул, другой разбился в вертолете. Третьи падали – а может спрыгивали – с поездов и из окон, умирали от удушья на дачах, попадали под машины, травились большим количеством алкоголя, или паленым алкоголем, или заменителями алкоголя. Наконец, иные просто падали замертво с сердечными приступами в смехотворно молодом возрасте. «Это ведь как будто война идет», — жаловалась тогда Маша Гессен своей более возрастной подруге. На что та ответила: «А она идет! Вот так на самом деле выглядит гражданская война: она не о том, что все начинают бегать с пистолетами, а о том, что все начинают умирать». В статье для издания New York Review of Books («Нью-Йорское книжное обозрение») журналистка комментирует две книги о демографическом состоянии России. Первая – книга антрополога Мишель Парсонс о «культурном контексте российского кризиса смертности», ведь с 1992 по 2009 годы население страны сократилось на семь миллионов человек. У этого исследования один структурный недостаток, считает Маша Гессен, — исследование касалось выживших, а не жертв демографического кризиса. Парсонс опрашивала тех, чьи зрелые годы пришлись на начало 1990-х. Эти люди родились в голодные годы, следовавшие за концом Второй мировой войны, и жили в коммуналках. В 1960-е годы они на волне строительного бума Никиты Хрущева переехали в собственные квартиры. К брежневским годам у них были еще советские машины и крохотные дачи – «мечта советского потребителя», которая была доступна значительному количеству россиян. Плюс к этому три момента делали их жизнь стоящей. Во-первых, это было общее ощущение социальной и экономической стабильности – работа была обеспечена и пенсии гарантированы государством. Во-вторых, было чувство прогресса – как того, о котором говорилось в советской пропаганде, так и в плане роста личного материального благополучия. Третьим поводом для оптимизма было то, что в советском быте все были равны, – по крайней мере с виду. Люди со связями получали дополнительные блага, но разрыв между богатыми и бедными скрывали высокие заборы вокруг дач советской номенклатуры. Опрошенные антропологом ясно представляли себе первые два момента и совершенно не обращали внимания на скрытое неравенство в СССР. Одна из них заявила, что разница между послевоенной бедностью и нынешней – в том, что «теперь есть богачи». К 1980-м годам советская экономика стагнировала и, несмотря на усилия «более молодого лидера» Михаила Горбачева, развалилась – «забрав с собой предсказуемую жизнь в том виде, в каком ее знали сотни миллионов человек». Шоковая терапия «Бориса Ельцина и его команды молодых, неопытных реформаторов» предотвратила в стране голод, но ввергла многих в состояние нищеты. У многих после этого условия жизни улучшились, – но исчезло ощущение твердой почвы под ногами, которое давала старая система, рассказывается в статье New York Review of Books. Люди среднего возраста больше не могли рассчитывать на пенсионную систему, а рынок труда в них не нуждался. Посылом нового времени для тех, кому за сорок, стало то, что они не нужны никому. При этом занавес, скрывавший богатства немногих от завистливых взоров, был безжалостно сдернут. И потому зрелое поколение, по предположению Парсонс, было особо уязвимо для ранней смерти. Доводы Парсонс, по мнению Маши Гессен, не совсем убедительны. Она описывает Россию так, словно это была новая страна, пришедшая на смену СССР, — однако перемены постепенно накапливались задолго до 1991 года, считает журналистка. В своей книге демограф Николас Эберштадт пишет, что падение СССР сопровождалось «жуткой устойчивостью неблагоприятных трендов в здоровье российского населения». Первый подобный период, отмечает он, пришелся на 1917-1923 годы – время революции и Гражданской войны. Сокращение населения в этот период связано с обвалом уровня рождаемости, резким подъемом смертности и бегством эмигрантов. Затем были 1933-1934 годы, когда уровень населения СССР упал почти на 2 миллиона человек из-за «убийственной насильной коллективизации и рукотворного голода, который скосил сельскую Украину и, в несколько меньшей степени, Россию». Потом, в 1941-1946 годах, Советский Союз потерял 27 миллионов человек убитыми в войне, а рождаемость сократилась на две трети. «Но два с половиной десятилетия после падения Советского Союза – самый длительный период вымирания населения и при этом первый из произошедших где-либо на земле в подобных масштабах в мирное время». Ученый добавляет, что сейчас невозможно предсказать, когда этот период закончится. В России уже давно низкая рождаемость, замечает Маша Гессен. Советские власти боролись с этим, например, увеличивая декретный отпуск до трех лет, но она все равно оставалась ниже уровня замещения. Исключение составила горбачевская эпоха, когда ее уровень был 2,2. «После 1989 года, однако, он упал и до сих пор не выправился. Несмотря на финансовые стимулы, введенные правительством Путина, российский уровень рождаемости составляет 1,61 – один из самых низких в мире (рождаемость в США на 2014 год составляет 2,01, который также ниже уровня замещения, но все равно выше российского)». А ведь есть еще смертность. Россияне не начали «умирать рано и часто» после падения СССР, утверждает Эберштадт, — это лишь «последняя кульминация зловещих тенденций» за последние полвека. «Если не считать двух коротких периодов, – когда Советской Россией правил Хрущев и потом, когда ею руководил Горбачев, – смертность неуклонно росла. Это продолжалось даже в период беспрецедентного экономического роста между 1999 и 2008 годами». В своем исследовании Эберштадт считает, что эта тенденция смягчится, но не изменится. И действительно, в 2013 рождаемость в России была ниже, а смертность – выше, чем в 1991 году, отмечает автор статьи в New York Review of Books. В отличие от Парсонс, Эберштадт считает, что нынешний тренд гораздо страшнее для молодого поколения, чем для людей среднего возраста. По данным на 2006 год, ожидаемая продолжительность жизни россиян в возрасте 15 лет была ниже, чем в таких странах, как Бангладеш, Камбоджа и Йемен, — а данные для 15-летних юношей были сравнимы с показателями Эфиопии, Гамбии и Сомали. Эберштадт перебирает традиционных «виновников» такой картины. Инфекционные заболевания – ВИЧ, туберкулез, излечимые в нормальных условиях венерические заболевания и гепатиты всех типов – не занимают в статистике российской смертности выдающегося места. С точки зрения демографа они соответствуют уровню дохода страны. Иное дело – сердечно-сосудистые заболевания. В 1980-е годы смертность от них была самой высокой из когда-либо зафиксированных в отдельной стране. И в последующие десятилетия она лишь росла. Смертность от внешних факторов – «от плохого к худшему». В 1980 году российская смертность от травм и отравлений была больше западноевропейской в два с половиной раза. В 2006 году она была больше в пять раз. Почему это все так? Да, пища у россиян жирная, – но в Западной Европе она еще жирнее, к тому же россияне поглощают меньше калорий. Окружающей средой Россия занимается плохо, но смертность от ОРЗ не сильно выше европейской, – а смертность от почечной недостаточности, которая бывает при загрязнении природы, ниже. Нет никаких данных, что на смертность как-то влияют экономические потрясения – Великая депрессия, например, не привела к какому-то значительному всплеску. Затраты России на здравоохранение на душу населения такие же, как в Португалии. Россияне много курят, – но не столько, сколько в Греции и Испании, которые живут столько же, сколько в Западной Европе. Даже «очевидное» объяснение российской смертности – алкоголизм – не так однозначно. Россияне много пьют, но не больше чехов, словаков или венгров, — «это все страны, в которых были значительные улучшения в области продолжительности жизни после того, как они отделились от советского блока». Более того, отдельные исследования показывают, что пьющие в России живут дольше непьющих. Парсонс не без основания уделяет этому особое внимание: она предполагает, что пьянство – это способ адаптироваться к жестокой реальности и справиться с чувством никчемности. На психологический характер «российской болезни» указывает и то, что периоды, когда понижающаяся тенденция на время прекращалась, «приходятся не на времена большего благосостояния, а на времена, за неимением современного термина для описания этого явления, большей надежды». Как отмечает Маша Гессен, «хрущевская эпоха с ее пост-сталинской политической либерализацией и бурным жилищным строительством воодушевляла россиян на то, чтобы жить дальше. Горбачевский период гласности и оживления тоже способствовал тому, чтобы они рожали детей». А падение СССР и бурные 90-е привели к тому, что «статистика рождений и смертей не отражает ничего, кроме отчаяния в это десятилетие». Если это правда и россияне «умирают от недостатка надежды», то почему? — спрашивает автор статьи в New York Review of Books. «Что случилось с россиянами за советский век, из-за чего они стали неспособны надеяться?» В книге «Истоки тоталитаризма» Ханна Арендт заявляла, что тоталитарное правление возможно лишь в тех странах, которые могут позволить себе такое явление, как вымирание населения. Советский Союз доказал, что он был именно такой страной, считает Маша Гессен. «Возможно ли, что это знание передавалось из поколения в поколение столько раз, что теперь большая часть россиян с ним рождается и что именно поэтому у них ожидаемая продолжительность жизни, как в Бангладеш? Возможно ли, что другие пост-советские страны, отделившись от Москвы, вновь отвоевали себе умение надеяться и что поэтому даже ближайшие культурные и географические родственники России, такие как Белоруссия и Украина, вымирают не так быстро? Если это так, то Россия умирает от разбитого сердца – что известно также под именем сердечно-сосудистого заболевания». (с) http://russian.rt.com/inotv/2014-09-03/Masha-Gessen-Rossiya-vimiraet-potomu По последним данным разведки, Украина вымирает быстрее.
Ответов - 5
Admin: 8 ошибок из статьи Маши Гессен о российской демографии ("Forbes", США) Марк Адоманис (Mark Adomanis) Известный российский журналист и комментатор Маша Гессен недавно опубликовала в New York Review of Books статью о демографическом состоянии России. Как один из немногих, кто внимательно следит за российской демографией, и как человек, старающийся привлечь к этой теме больше внимания, я был крайне разочарован. Статья Гессен содержит такое количество фактических ошибок, что ее следует считать откровенно вредной для неспециалистов: человек, ничего не знающий о вопросе, прочтя эту статью, может принять на веру целый ряд не соответствующих действительности утверждений. В этой колонке я хотел бы избежать многословных выпадов в адрес Гессен и личных нападок на журналистку. Я постараюсь просто указать на фактические неточности, чтобы читатели могли немного лучше разобраться в обсуждаемом предмете. Гессен: «Однако после 1989 года она [рождаемость] упала и с тех пор не восстановилась: несмотря на введенные путинским правительством финансовые стимулы, коэффициент рождаемости в России составляет 1,61. Это один из самых низких уровней в мире (коэффициент рождаемости в США на 2014 год оценочно составляет 2,01, что также ниже уровня воспроизводства, но намного выше, чем в России)». Эта фраза содержит сразу несколько ошибок. Рассмотрим их поочередно. Во-первых, Гессен пытается игнорировать восстановление рождаемости в России («она упала и с тех пор не восстановилась»), однако если посмотреть на тенденции за пару десятилетий, улучшение показателей в последние годы будет выглядеть очень впечатляюще. Вот как это выглядит на графике: Кроме того, Гессен по каким-то причинам решила сообщить читателям устаревшие и неточные данные по рождаемости как в России, так и в США, преувеличив разрыв между двумя странами. Коэффициент рождаемости в России явно выше 1,61 (в 2013 году он был на уровне 1,71), а в Соединенных Штатах явно ниже 2,01 (1,87 в 2013 году). Отставание России от Америки в области рождаемости сокращалось в течение последних 15 лет и, скорее всего, в ближайшие годы продолжит сокращаться. Кое-что нужно сказать и о сравнительной перспективе. К счастью или к несчастью — в зависимости того, как вы относитесь к невысокой рождаемости, — Россия в этой области не так уж сильно выделяется на мировом фоне. Короче говоря, ее коэффициент рождаемости - вовсе не «один из самых низких в мире». Вот список стран, в 2012 году отстававших от России по этому параметру: Босния и Герцеговина, Португалия, Сингапур, Южная Корея, Польша, Испания, Сербия, Греция, Венгрия, Словацкая Республика, Германия, Италия, Япония, Таиланд, Македония, Австрия, Латвия, Чешская Республика, Куба, Молдавия, Кипр, Ливан, Болгария, Хорватия, Швейцария, Румыния, Украина, Эстония, Люксембург, Словения и Литва. Это больше 30 стран, многие из которых вдобавок состоят в Европейском Союзе. Кроме того, есть еще 10-15 стран (кстати, в их число входит Китай!), уровень рождаемости в которых близок к российскому до неразличимости. Гессен: «За исключением двух кратких периодов—когда Советской Россией правил Хрущев и когда ею правил Горбачев, — смертность в стране неумолимо росла». Автор непростительным образом закрывает глаза на сильное и устойчивое снижение смертности в последнее десятилетие. Можете сами взглянуть на нижеприведенный график и сказать, похоже ли это на «неумолимый рост». Гессен: «Кроме того, есть смерти от внешних причин, ситуация с которыми также продолжает становиться все хуже и хуже». Гессен опять почему-то решила полностью проигнорировать значительное улучшение, отмечавшееся за последние десять лет. Россияне стали намного реже, чем раньше, умирать от внешних причин. Ситуация не «становится все хуже и хуже», а превращается из «кошмарной» в «по-прежнему очень скверную». Скажем откровенно: если вы считаете, что в России смертность от внешних причин продолжает устойчиво расти, вы просто фантазируете. Гессен: «На психологическую природу российской болезни указывает и тот немаловажный факт, что два кратких перерыва в этих отрицательных тенденциях совпали не с периодами наибольшего процветания, а с временами, которые можно — за отсутствием более точного определения — назвать периодами наибольшей надежды». Это будет соответствовать реальности, только если полностью проигнорировать последние десять лет, в течение которых ожидаемая продолжительность жизни стремительно росла. Сейчас она достигла исторически рекордных для России значений. Объективно говоря, россиянин, родившийся в 2014 году, в среднем может рассчитывать на больший срок жизни, чем его предшественники, родившиеся в любой из гессеновских «периодов наибольшей надежды». Гессен: «Также возможно, что другие постсоветские страны, порвав с Москвой, вернули себе способность надеяться. Иначе почему крайне близкие России культурно и географически Белоруссия и Украина не вымирают с такой скоростью, как она?» В реальности с 1995 года Украина «вымирает» быстрее России. И этот разрыв растет, а не сокращается. Если вышеприведенный график вас не убеждает, примите во внимание, что в 2012 году такие постсоветские соседи России, как Литва и Латвия, продемонстрировали более высокие темпы естественной убыли населения, чем Россия. То же самое относится и к Польше с ее хвалеными реформами. В 1990-х Россия отставала от соседей, но сейчас у нее очень неплохие показатели по меркам посткоммунистической Восточной Европы. Долгосрочные демографические перспективы множества стран, добившихся намного большего прогресса в области политических реформ, чем Россия, сейчас заметно хуже, чем у нее. Надеюсь, я сумел наглядно продемонстрировать, что «способность надеяться» никак не связана с демографической стабильностью. Оранжевая революция не улучшила украинскую демографию, а постепенное ужесточение политического климата в России не сказывается отрицательно ни на рождаемости, ни на смертности. Некоторые из наиболее демографически нестабильных стран в мире — скучные социал-демократии вроде Германии, а некоторые из наиболее демографически растущих — ужасные диктатуры вроде Саудовской Аравии. Более того, самые катастрофические годы российского демографического спада в точности совпадают с периодом самых интенсивных экономических и политических реформ. И что бы ни говорила Гессен, никакой загадки в том, почему нынешний «период сравнительного процветания» не улучшил демографическую ситуацию, нет. Ответ прост — в действительности он улучшил демографическую ситуацию! Экономический прогресс последних 15 лет явным и положительным образом сказался на основных демографических тенденциях России. Можно думать всё что угодно о Владимире Путине и его «вертикали власти», однако здоровье населения в России заметно и на долгий срок улучшилось и бесполезно делать вид, что это не так. (c) http://inosmi.ru/social/20140905/222814116.html Ну вот-вот.
Tallae: Умиляет до усрачки, что не только Маша, но и ее оппонент ни хрена не знают о так наз. демографических ямах бСССР - когда рожали дети военных лет, коих было по понятным причинам немного, а потом внуки военных лет. И так уж получилось, что вторая яма по времени совпала с началом 90х... А после ям были демографические горбы - когда рожали дети сразу-после-военных лет и их внуки. Такой горб был вскоре после меня - когдя я была в пятом классе, первых у нас в школе было ажно 8. Соотв., когда шла в школу моя дочь (2007), в ее параллели было 4 класса, при том, что во всех старших - по одному-два. А когда в пятом была уже она, первые после линейки пошли на урок знаний в бывшее здание пустующего детского садика неподалеку, потому что в школе для них места УЖЕ НЕ НАШЛОСЬ ;)))
Admin: Еще интересный материал: В мире 67 стран, где вздуваются «молодежные пузыри», и в 60 из них бушуют гражданские войны «Демография — это судьба» (Огюст Конт) Виктор Вольский Знаменитый американский политолог, ныне покойный Сэмюел Хантингтон, предупреждая о неминуемом столкновении западной и мусульманской цивилизаций, писал о “кровавых границах ислама”. Факт повышенной агрессивности мусульманских стран неоспорим, однако, вполне возможно, он объясняется не столько цивилизационными различиями и религиозной враждой, сколько действием демографического фактора – так называемого «молодежного пузыря» (youth bulge). В мире насчитывается 67 стран, где вздуваются «молодежные пузыри», и в 60 из них бушуют гражданские войны или идет массовая резня. В период 1988-2002 г.г. в развивающихся странах родилось 900 миллионов мальчиков, и, исходя из принципа Хайнзона, добросовестному демографу не составило бы труда назвать будущие очаги кровопролития. Например, в течение десяти лет, предшествовавших захвату власти в Афганистане талибами, население страны увеличилось с 14 до 22 миллионов человек. К концу жизни этого поколения в Афганистане будет насчитываться столько же молодых людей в возрасте до 20 лет, сколько во Франции и Германии вместе взятых. Население Ирака в 1950 году составляло 5 миллионов, а сейчас – 25 миллионов, невзирая на постоянные войны, кровожадную тиранию Саддама Хусейна и эмиграцию. (Следует признать, что Исламское государство Ирака и Леванта делает все возможное для ликвидации демоаграфического пузыря в этой стране.) Таково мнение немецкого социолога Гуннара Хайнзона. Он возглавляет Институт Рафаэля Лемкина при Бременском университете – первое европейское научно-исследовательское учреждение, занимающееся изучением и сравнительным анализом феномена геноцида. Гуннар Хайнзон впервые выдвинул концепцию демографического перекоса в книге «Сыновья и мировая власть» (Sohne und Weltmacht), опубликованной в 2003 году. В сжатом виде она гласит: если возрастная когорта 15-29 лет превышает 30% численности населения страны, результатом обычно становится взрыв насилия; если дети до 15 лет составляют значительную часть населения – в самом недалеком будущем жди крови. По мысли Хайнзона, главный дестабилизирующий фактор в странах с молодежным пузырем заключается в невозможности обеспечить огромную массу молодых людей экономическим и социальным положением, которого они требуют для себя. Перед лицом унизительного неравенства в их среде нарастает раздражение и зависть к старшим, захватившим все рычаги управления обществом. Назревает взрыв, который неизменно оборачивается большой кровью. Исторически проблема «младших сыновей» решалась войнами, в которых единицы добывали себе богатство и славу, а основная масса гибла, разряжая демографическое напряжение. Такова была социальная подоплека крестовых походов – избыточная негативная энергия обездоленных младших сыновей выплескивалась наружу в виде религиозного фанатизма, и общество со вздохом облегчения провожало крестоносцев в Святую Землю в надежде никогда их больше не увидеть. Именно демографическим давлением Гуннар Хайнзон объясняет колониальную экспансию Европы, начиная с XV века, когда полдесятка сравнительно небольших европейских стран завоевали практически весь мир. По следам нескольких страшных эпидемий чумы, в результате которых население Европы сократилось на 80 миллионов человек, т.е. приблизительно на треть, на континенте возник острый дефицит рабочих рук, нужно было срочно латать демографические прорехи. Предотвращение и прерывание беременности были объявлены страшным грехом, акушерок, распространявших соответствующие знания, сжигали на кострах во славу Христа. Результатом явилась серия молодежных пузырей, которые заложили основы эры колониальной экспансии. Этот же фактор ускоренного прироста населения, с точки зрения Хайнзона, явился истинной причиной мятежа североамериканских колоний против британской короны в 1770-х годах «под довольно глупым предлогом недовольства налогобложением без парламентского представительства в Лондоне», пишет немецкий иследователь. Мыслимо ли представить себе, что какая-либо из стран Европы пойдет сейчас войной на соседа с целью завоевания «жизненного пространства»? О какой агрессивности можно говорить в отношении стран, претерпевающих демографический коллапс, для жителей которых просто немыслимо послать на убой единственного сына? В этом и состоит суть эпидемии пацифизма, захлестнувшей Европу после 1945 года. Не утрать Европа былого демографического импульса, пацифизм не имел бы такой власти над умами ее просвещенных жителей, поясняет Гуннар Хайнзон. В интервью газете Neue Zurcher Zeitung он отметил, что если бы в последние десятилетия немецкое население росло такими же темпами, как палестинское в секторе Газа, то сейчас в Германии проживало бы 550 миллионов человек, в том числе 80 миллионов молодых людей в возрасте 15-30 лет (между прочим, это отнюдь не абсурдное допущение: до Первой мировой войны большие семьи – до 10 детей – были в Германии нормой). «Неужели вы думаете, что эти 80 миллионов молодых немцев были бы на порядок более миролюбивы, чем нынешние семь миллионов? – спрашивает бременский социолог. – Не логичнее ли предположить, что сегодня в Праге, Гданьске и Вроцлаве рвались бы бомбы, а белокурые террористы провозглашали бы: «Это наши земли [Судеты, Данциг, Силезия. – В.В.], их отняли у нас в силу исторических причин, за которые мы не несем никакой ответственности!»? Точно как сегодня говорят палестинцы». Зато в странах Третьего мира, где в период деколонизации население бурно росло, пацифизмом и не пахло. И в точном соответствии с теорией Хайнзона «идеалистические» войны за национальное освобождение практически повсюду как-то сами собой неуклонно перерастали в «бессмысленные» гражданские войны, в братоубийственную бойню. При этом, отмечает Хайнзон, уровень жизни имеет мало отношения к социальной обстановке. Мальтузианская борьба за скудные ресурсы не имеет отношения к социально-политической ситуации. Так например, волне беспорядков и политических убийств, которая захлестнула Сальвадор в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого столетия, предшествовал период быстрого экономического роста, в течение которого доход из расчета на душу населения возрос на 27%. Если встать на точку зрения немецкого социолога, волнения на Западном берегу Иордана и в секторе Газа в последние годы не связаны ни с израильской оккупацией (которая длится, в конце концов, уже три с половиной десятка лет), ни с бедностью (самые беспокойные страны мира ислама – отнюдь не самые нищие), ни, наконец, с психологическими муками от сознания своего унизительного положения. Это просто насилие ради насилия, порожденное невыносимым демографическим стрессом. Конечно, нелепо думать, будто демография – единственный фактор, объясняющий агрессивность ислама. Свою роль тут играет и комплекс неполноценности мусульман перед Западом, порождающий лютую злобу и стремление сокрушить источник психологических страданий, и органическая, кодифицированная в священной книге ислама Коране нетерпимость их религии и ее агрессивность, основанная на вере в то, что изначально вся планета принадлежала Аллаху, в силу чего религиозный долг правоверных — восстановить “историческую справедливость”, огнем и мечом нести ислам во все уголки земного шара. Но даже сам Сэмюел Хантингтон, автор концепции «столкновения цивилизаций», не отрицал важности демографического фактора. Он видел в огромной когорте молодых мусульман в возрасте 15-30 лет естественный источник нестабильности и насилия, направленного как внутрь, на расшатывание основ общества, так и вовне, в экспансию. Поскольку общество не в состоянии удовлетворить запросы столь огромного числа молодых людей, чьи аппетиты растравляются кинофильмами и телевизионными передачами, они сами изыскивают возможности завоевания достойного социального положения. В свою очередь перед лицом молодежного пузыря общество более склонно оправдывать насилие на религиозной или нравственной почве, особенно если оно находит выход в агрессии против внешнего врага. Особо следует упомянуть о палестинских территориях, где вздувается более опасный молодежный пузырь, чем где-либо еще. С 1967 года население Западного берега и сектора Газа выросло с 450 000 до 3,5 миллиона, причем оно на 47% состоит из детей и молодежи в возрасте до 15 лет. С 1950 года население Газы увеличилось с 240 000 до 1,7 миллиона, и если нынешняя тенденция сохранится, к 2040 году оно достигнет трех миллионов. На каждую 1000 мужчин в возрасте 40-44 года приходится 4300 мальчиков в возрасте до 4 лет (для сравнения: в США аналогичный показатель составляет 1000, в Англии – только 670). Одной из главных причин мощного демографического взрыва на палестинских территориях является тот факт, что их население избавлено от необходимости думать о том, как выжить. О нем заботится UNWRA – Агентство ООН по делам палестинских беженцев и занятости, причем к числу беженцев причисляются не только те, кто подпадает под классическое определение этого понятия, но также и все их потомки. Питомцы UNWRA живут на полном иждивении своего опекуна. Международный “дядя” выплачивает своим подопечным небольшие, но регулярные пособия, платит за их питание, образование, медицинское обслуживание и жилье. Благодаря этому жители территорий, чья единственная забота состоит в том, чтобы как-то заполнить бесконечный досуг, направляют всю свою энергию на разрушительные цели. Таким образом США и Евросоюз (взносы которых образуют соответственно 31% и 50% фондов UNWRA) фактически увековечивают ближневосточную проблему и вольно или невольно науськивают палестинцев на Израиль. Зарубежные мусульмане милостиво предоставляют Западу заботиться о своих палестинских единоверцах и соплеменниках (на долю мусульманских доноров приходится лишь 7% от общего объема гуманитарных пожертвований в пользу палестинцев), зато не жалеют денег на военную помощь врагам Израиля, всячески подогревая ближневосточный конфликт и не давая его пламени угаснуть.« Палестинский вопрос» – идеальная палочка-выручалочка для шатких диктаторских и монархических режимов, запасной клапан для отвода недовольства масс в русло ненависти к «сионистскому врагу». При этом не играет роли, что вопрос этот дутый. Никто не выгонял арабов, проживавших на территории палестинского протектората, как твердит мусульманская пропаганда и ее пособники среди западной интеллигенции. Это засвидетельствовал даже такой неоспоримый в мусульманской среде авторитет, как бывший президент Ливии Муаммар Каддафи. В статье, в свое время напечатанной «Нью-Йорк таймс», ныне покойный ливийский вождь отметил, что арабы, бежавшие в 1948 году из новосозданного еврейского государства, сделали это по собственной инициативе, из страха перед погромами со стороны евреев. «Важно отметить, что евреи не выгоняли палестинцев. Никто не заставлял их покидать свою землю», писал Каддафи. Беженцев подстрекали правительства соседних арабских стран. Провозглашенное «сионистами» государство ждет неминуемая гибель, его население будет поголовно истреблено, трубила египетская и сирийская пропаганда, настоятельно призывавшая всех своих соплеменников временно уйти, чтобы не путаться под ногами у победоносных арабских армий, когда те устроят великий еврейский погром. С тех пор, как окончилась Вторая мировая война, десятки миллионов людей, согнанных с насиженных мест, были успешно переселены, и только на Ближнем Востоке беженский нарыв продолжает нагнаиваться. Палестинские беженцы могли бы давным-давно рассосаться по арабским странам, благо земли там хватает, но их нигде не принимают. Арабскому миру невыгодно решать проблему палестинских беженцев. С точки зрения их “братьев” по крови и религии единственное предназначение палестинцев — быть занозой в боку Израиля. Обреченная на сытое безделье при полном отсутствии какой-либо перспективы, испытывающая сильнейший демографический прессинг, палестинская молодежь обращается к насилию – фактически единственному доступному ей занятию. Ее брожение подстегивается сублимацией сексуальной энергии, которой не дают выхода чрезвычайно строгие нормы традиционной морали. В 2005 году, когда Газа все еще была оккупирована Израилем, в клановых разборках и уголовных преступлениях в секторе погибло больше молодых людей, чем в борьбе с «сионистами». Каковы же перспективы решения проблемы молодежных пузырей? С точки зрения Гуннара Хайнзона, крайне неутешительные. Из 27 стран мира с наиболее выраженным преобладанием молодежной когорты 13 принадлежат к миру ислама. Через 10 лет мусульмане будут составлять четверть мирового населения. Вероятно, это и имел в виду покойный хамасовский лидер Абдель Азиз Рантиси, провозглашая XXI век «исламским столетием». Демографический взрыв на палестинских территориях можно было легко предотвратить, указывает Хайнзон. Если бы в 90-х годах Евросоюз и США дали ясно понять, что не намерены более субсидировать громадные семьи, вполне можно предположить, что сегодня в палестинских семьях насчитывалось бы не 6-7, а не более двух детей, как в Алжире. Между прочим, к 2002 году, когда опал алжирский молодежный пузырь, разгул насилия в стране заметно убавился. Если бы алжирский опыт был воспроизведен на палестинских территориях, сегодня ситуация могла бы быть совершенно иной. Вряд ли палестинские матери с такой легкостью приносили бы своих драгоценных чад в жертву на алтаре террористической идеологии. Однако, увы, Запад не решился на подобный акт демографической профилактики, и последствия его ложно понятой гуманности у всех на виду. Что это значит для западного мира? По мнению Гуннара Хайнзона, Вашинтон не сможет себе позволить сражаться с исламским противником на его поле, даже если такое желание у него и возникнет (что крайне сомнительно). Последующие администрации вряд ли посмеют по примеру Джорджа Буша наносить упреждающие удары по врагу за пределами американской территории. Перед лицом демографической реальности Америке поневоле придется спрятаться в свою скорлупу и вылезать из нее только при крайней необходимости — для отражения непосредственной угрозы своей безопасности. Но если США и Канада являются единственными географическими единицами, хотя бы теоретически способными сопротивляться мусульманской экспансии, подстегиваемой демографическим давлением, в большинстве европейских стран о такой возможности нельзя будет даже помыслить. По мнению Хайнзона, Европа без единого выстрела покорится завоевателям под зеленым знаменем Пророка, а наиболее динамичная часть европейской молодежи будет спасаться бегством за океан. К 2030 году этот процесс практически завершится. Но, может быть, такой сценарий страдает излишним пессимизмом? Может быть, Гуннар Хайнзон ради красного словца сгущает краски? Ведь он же сам считает, что мусульманский молодежный пузырь начнет опадать к 2015 году? Возможно, и так, но в любом случае пренебрегать пророчеством бременской кассандры не стоит, предупреждает ведущий европейский интеллектуал, популярный немецкий философ Петер Слотердайк. Он видит в гипотезе своего соотечественника уникальный по важности ключ к пониманию исторического процесса, протекающего в мире. «Подобно тому, как «Капитал» стал библией марксизма, — пишет Слотердайк, — книга Хайнзона является основополагающим трудом в новой области, которую можно с полным правом назвать демографическим материализмом». (с) http://systemity.livejournal.com/2356938.html
Убиться веником: Какая к черту могла бть демография в 90-х, когда депрессия и жрать нечего, не до детей. А в последние лет 5 наблюдается адский бэби-бум
Admin: Русская Прибалтика Война на Украине приведет к усилению славян между Полесьем и Балтийским морем Кризис на Украине меняет демографическую карту Прибалтики. Способствует этому процессу сразу две долгосрочных тенденции. Первая — на протяжении последних десяти лет продолжается отток молодежи из региона. В одной только Латвии численность школьников за последние пять лет упала на треть. Вторая тенденция — наметившиеся контуры массовой миграции из Украины в случае резкого обострения конфликта. В совокупности обе тенденции могут дать неожиданные всходы — в Прибалтике начнется резкий рост славянского населения. «Лента.ру» поговорила об этом с белорусским политологом, директором Центра по проблемам европейской интеграции Юрием Шевцовым. «Лента.ру»: Вы рассуждаете об изменениях в демографии Прибалтики, которые в случае активизации конфликта на Украине могут стать необратимыми. Чем этот тезис можно обосновать? Юрий Шевцов: Прибалтику я знаю, наверное, неплохо: семь лет жил в Вильнюсе, с 1991 по 1998 год, работал научным сотрудником в отделе истории и теории культуры Института культуры и искусства Академии наук Литвы. Ко мне Литва отнеслась очень хорошо, и я благодарен этой стране за многое. Я просто вынужден как исследователь констатировать факты, которые у некоторых людей могут вызвать сожаление. Я считаю, что война на Украине может привести к еще большему изменению демографической ситуации в регионе между Балтийским морем и Полесьем в пользу славян, чем это наметилось после распада СССР. Пока — не более того. Чем можно обосновать ваши тезисы? Давайте посмотрим сами. На момент начала войны в Украине ситуация была следующей: численность населения Литвы упала с 3,7 миллионов человек в 1989 году до 2,95 миллионов по состоянию на 1 ноября 2013 года. Причем, когда я жил в Вильнюсе, столь резкого падения еще не было. В Латвии наметилась та же тенденция — с 2,7 миллиона человек в 1989 году до 1,99 миллиона по состоянию на 1 августа 2014 года. В Эстонии население уменьшилось, может, и не так заметно, но все равно внушительно: с 1,6 миллиона человек в 1989 году до примерно 1,3 миллиона человек по состоянию на начало 2014 года. Собственно, в Эстонии ситуация в целом лучше, чем в Латвии и Литве. Буквально исход населения начался с начала нулевых, по мере того, как открылась возможность для массовой миграции жителей прибалтийских стран в богатые страны ЕС. В XIX веке через подобное прошли скандинавские страны, откуда в основном перебирались в Америку. Но они лежат на отшибе, на окраине Европы. А в случае с прибалтийскими государствами мы имеем исход населения из стран, у которых рядом очень многолюдные славянские страны. И у славян такого исхода населения нет. Так что в Прибалтике сложится по последствиям иная ситуация, чем в Скандинавии. То есть интенсивнее всего Прибалтика теряла население после своего вступления в Европейский союз. Чем обусловлен этот процесс? Да, основные потери населения пришлись на период после вступления этих стран в ЕС и являются следствием в основном трудовой миграции молодежи в страны северной Европы: Великобританию, Ирландию, Испанию, Германию. Трудовая миграция увела за границу тот демографический ресурс, которым обладали эти страны в деревне. Как везде, где не закончена урбанизация: работы нет или платят очень мало, народ вокруг спивается, качество жизни ужасное. А тут открылась возможность приехать в Лондон или Дублин и при тех же затратах труда получать гораздо больше за работу, жить в богатой стране и, что очень важно, есть шанс сразу попасть на местный богатый социальный пакет: пособия детям, иногда квартира от муниципалитета, разного рода иная материальная помощь. Это в литовской деревне людям и не снилось. В итоге, деревня и малые города обезлюдели. Население сконцентрировалось в основном в крупных городах и их окрестностях. При этом произошло сокращение численности населения крупных городов. В Риге, например, на момент выхода из Союза проживал почти миллион человек, а в 2013 году в столице Латвии проживает 696 тысяч человек. Уменьшилось, но не так катастрофически, население Таллина, Каунаса и Даугавпилса. Помимо всего прочего, трудовая миграция совпала с падением рождаемости и привела к ускоренному старению населения Прибалтики. Так, численность школьников в Латвии, например, за пять лет упала примерно на треть. Вспышка миграции обозначила ту новую глубокую демографическую яму, которая приведет к ускорению темпов сокращения населения в 20-х годах текущего столетия только за счет падения рождаемости, без учета продолжающейся трудовой миграции. К чему это может привести? Основными последствиями происходящего демографического кризиса трех прибалтийских государств являются очень быстрые темпы старения населения. Понятно, что ложится открытой и косвенной нагрузкой на экономику этих государств и делает проблематичным улучшение инвестиционного климата в этих странах. Фактически это закладывает замедление темпов экономического роста этих стран при любой экономической политике. Становятся трудновыполнимыми крупные инвестиционные проекты в сфере высоких технологий. Болонская система образования и возможность отъезда молодежи в близко расположенные богатые страны ЕС изымает из этих государств рабочую силу, способную к творчеству, реализации крупных проектов и просто к сложной работе. Прибалтийским государствам остается развитие, прежде всего, сферы услуг: транзит, приграничная и посредническая торговля, производство сельскохозяйственного сырья, туризм и так далее. Я, в основном, бываю в исключительно благоприятном в этом плане городе Прибалтики — в Вильнюсе. Но даже там эта проблема видна в постоянных разговорах о сокращении количества студентов, поступающих в университеты и в школы. Часто люди рассказывают о детях, которых родители оставили на бабушек, уехав на заработки, а те не справляются с воспитанием подростков. Часто рассказывают о совершенно состарившейся деревне и малых городах, где остались «одни старики». Просто уехали молодые очень далеко и в другую страну... «Латышская культура встала на грань угасания» Похожие процессы мы можем наблюдать и в регионах России… Да, это все, как было в русской или восточно-белорусской деревне в 70-80-х годах XX века, и позже — в западных областях России (кроме Калининградской). Похожие процессы происходили в восточных воеводствах Польши. Псковская область России — вообще образец для демографов, как миграция может свести область фактически к трем городам. Подляшское воеводство Польши также лидирует в своей стране со схожими тенденциями. Отличие ситуации в прибалтийских государствах от ситуации в западных областях России и восточных воеводствах Польши в том, что миграция в основном увела население за пределы национальных государств, а не привела к росту крупных городов на территории своих стран. Это отличие остро чувствуется психологически. Для трех маленьких народов это привело к сложным культурным последствиям. Латышская культура встала на грань очень резкого угасания. Произошло резкое сокращение численности латышей при негативной внутренней демографической структуре: вместо деревни, которая была традиционно опорой латышской идентичности, приходит город, очень заметно растет доля стариков. Молодежь массово ориентируется на отъезд за границу, а не на строительство национального государства и его развитие. Государству все сложнее нести социальные траты и опекать стариков, то есть разрушается привычная с момента возникновения латышского национализма как идеологии ориентация на традиционные крестьянские ценности. Старики оказываются брошенными молодыми, уехавшими за лучшей жизнью. И этот всесторонний кризис касается маленького народа, а не крупного народа, у которого очень невелик запас прочности. И не видно предпосылок этот кризис остановить. Миграция затронула примерно равномерно славян и латышей. Около 60 процентов населения Латвии сегодня составляют латыши. Такие процессы, как правило, очень сложно остановить, если они накладываются друг на друга. Безусловно, переход этих народов к очень низкой численности при негативной демографической структуре уже состоялся, и остановить падение уже невозможно. Наиболее драматичны эти последствия опять же для латышей. Если эстонцы в культурном отношении являются частью обширного финно-угорского сообщества народов, то латыши и литовцы — это два последних балтийских народа, у которых нет культурной метрополии, аналогичной Финляндии и отчасти Венгрии для финно-угров, или же России для русских и русскоязычных. Литва все-таки демонстрирует самые лучшие показатели — и не факт, что в этой стране обязательно произойдут изменения настолько катастрофические. Да, Литве проще за счет общей численности населения, которая дает определенный запас прочности по сравнению с теми же Латвией и Эстонией, и выигрыш за счет него во времени для выработки стратегии, которая замедлила бы демографическое угасание. Ну и, кроме того, позитивные тенденции обусловлены близостью самого крупного города Литвы и столицы Вильнюса к Белоруссии, особенно к Минску. Белорусы занимают первое-второе место по количеству посещающих Литву граждан других стран. Если брать по туристам выходного дня, то без сомнений первое место. Путешествуют в основном жители Минска. Это своего рода шоппинг-туризм (по гипермаркетам Вильнюса) в сочетании пивным туризмом — посещением кафе и ресторанов Старого города Вильнюса. Минчанам нравятся сувенирные улочки Вильнюса. После мегаполиса это большой приятный контраст, чтобы отдохнуть в выходной день. Туризм дает рабочие места Вильнюсу. А вот до Риги, например, от Минска далеко, и там такого эффекта нет. Приграничная торговля и туризм в тени Белоруссии сделали возможным феномен: Вильнюс —единственный крупный город среди трех прибалтийских государств, который после распада СССР почти не потерял в численности населения. Ситуация в сопредельных регионах России и Белоруссии кардинально отличается от таковой в странах Прибалтики? Калининградская область и Белоруссия демонстрируют иной вариант демографического развития. В Калининградской области, к примеру, в 1989 году проживало 870 тысяч человек. К 2013 году здесь проживает уже на сто тысяч больше. В Белоруссии — на момент распада СССР проживало 10,2 миллиона человек, а на начало 2014 года было зафиксировано 9,5 миллиона человек, то есть было продемонстрировано небольшое падение численности населения. Однако это снижение стало преодолеваться. В нынешнем году было объявлено, что впервые с момента распада СССР в 2014 году в республике начался прирост населения. В Белоруссии население также уходит из деревень, и деревня стареет, но у нас нет таких социальных контрастов как в Литве в деревне. Государство вливает большие средства в социальную сферу. Урбанизация все равно, конечно, деревню съедает. Однако в отличие от Литвы, Беларусь имеет относительно невысокий уровень трудовой миграции за свои границы. Если в Литве безработица обычно выше 10 процентов, то в Белоруссии около 1 процента. Молодежь, которая покидает деревни, в основном, перебирается в белорусские города. А горожане не особо едут за границу. Кроме того, Беларусь принимает заметное количество внешних мигрантов. Отсюда и более благоприятная ситуация с рождаемостью. В конечном счете, дело в специализации страны на мировом рынке. Индустриальная экономика способна прокормить, как правило, больше населения, чем экономика слаборазвитой в технологическом отношении страны, основанная на сфере услуг. Это в Германии можно говорить о постиндустриальной эпохе и переходе к экономике услуг, понимая под ними IT, образование, науку и технологии, и обслуживание этих высокооплачиваемых специалистов магазинчиками и питейными заведениями. В прибалтийских странах сфера услуг — это реально основа экономики, без особых высоких технологий. Это хорошо видно на примере литовского продовольственного экспорта в Россию, каким он был до недавнего введения санкций: около 80 процентов экспортируемых продуктов были произведены не в Литве... То есть основа демографии в данном случае — индустриальная политика государства. Еще раз, причины такой ситуации я вижу в сохранении белорусской промышленности, а также особых мерах по стабилизации экономики в Калининградской области, предпринятые правительством РФ. Все эти факторы, скорее всего, сохранятся и в будущем. «Перед нами парадоксальный процесс усиления славян» Теперь перейдем к конфликту на Украине… Прогноз демографического развития региона между Полесьем и Балтийским морем перед началом войны на Украине был очевиден. Специалисты прогнозировали падение численности населения трех прибалтийских государств. Как правило, эксперты исходили из того, что сохранятся уже устоявшиеся темпы падения численности населения в 1-1,5 процента в год. К 2030 году ожидалось, что в Литве будет проживать около 2, миллиона человек населения, в Латвии — 1,5 миллиона, в Эстонии — 1-1,2 миллиона человек. В свою очередь, население Калининградской области и Белоруссии должно было бы незначительно вырасти. К 2030 году ожидалось продолжение усиления значения в регионе славянского компонента как с точки зрения культуры, так и демографии. Однако война на Украине создала предпосылки для резкого изменения этих тенденций. Увеличивается поток переселенцев и беженцев из Украины в Калининградскую область и в Белоруссию. Потенциальный масштаб этого процесса пока не ясен. По официальным данным, за полгода в 2014 году в республику прибыли 26 тысяч украинцев, которые стремятся остаться и закрепиться на новом месте. Белоруссия приняла несколько актов, которые резко облегчают украинцам получение вида на жительство и права на работу в республике. Созданы списки по областям мест работы, куда их берут сразу с предоставлением жилья. Это в основном в деревне. Есть попытки вывезти в страну целые коллективы конструкторских бюро и промышленных предприятий, которые владеют уникальными технологиями. Дети украинцев также сейчас приравнены в правах к белорусам и могут свободно посещать белорусские школы. В общем, заметное количество украинцев может быть принято быстро и интегрировано в белорусское общество как «свои». Все же мы об Украине… А это было необходимое отступление. Теперь об Украине. Углубление экономического кризиса зимой 2014-2015 годов, и дальнейшее обострение политической ситуации в республике создают вероятность взрывного роста этой миграции. Скорее всего, речь может пойти о сотнях тысяч и, может быть, миллионе беженцев, если исходить из обычного для локальных войн процента населения, которое вынуждено оставлять зоны бедствия. Неизбежен рост численности беженцев из Украины и в Калининградской области. Также известны данные соцопросов в Литве и Латвии о поведении населения в случае угрозы войны с Россией. Почти пятая часть респондентов говорили, что в таком случае покинут страну. Обострение напряженности между Россией и Западом в случае продолжения войны на Украине, скорее всего, стимулирует миграцию из прибалтийских государств, негативные демографические процессы ускорятся. Кроме того, эта миграция, возможно, примет более ярко выраженный этнический характер. То есть представители коренного населения будут больше склонны к отъезду, а русскоязычные — останутся. То есть мы свидетели парадоксального процесса усиления славянского этнического характера населения региона между Полесьем и Балтийским морем. И это происходит несмотря на и даже в силу членства Литвы, Латвии и Эстонии в Европейском Союзе и НАТО. При этом Калининград вообще может стать достаточно скоро вторым по численности населения городом в южной части Балтики после Санкт-Петербурга. И сложно представить, что может остановить этот процесс со своей внутренней логикой. Война на Украине обострила все те изменения, которые происходят между Полесьем и Балтийским морем: увеличение славянского начала и очередная фаза угасания прибалтийских народов. (c) http://lenta.ru/articles/2014/09/08/pribaltika/
полная версия страницы